Потому что нельзя быть на свете красивой такой… сборник рассказов - Федора Яшина

– Так сходил бы в авиаклуб, да сиганул бы с парашютом. Сейчас же это вроде не проблема. Деньги только плати.

– С парашютом? С парашютом наверно классно полетать. Еще наверно лучше на дельтаплане взмыть в небеса… но все же, это что-то не то. Ты ж про смерть меня спросил. Я почему-то с детства еще считал, что такая смерть самая пантовая. Да и в итоге мгновенная, наверно. Без мучений. А ты?

– Я тоже думал на эту тему и решил, что по большому счету пофигу, как умирать. Главное, я хотел успеть осознать этот момент. Чтоб дошло до меня, что вот наступил тот самый момент, когда все. Пусть даже в муках предсмертных. Я, в отличии о тебя, наоборот очень боялся, что это может произойти внезапно – хлоп и готово, а даже понять ничего не успеешь. Или, наоборот, во сне – тихо, мирно, непонятно. Я думаю, что если без осознания конца жизни, умереть, то это как будто и нежил вовсе. Был я – не был, умирал – не умирал – одна херня. Не помнишь, как родился и не помнишь, как умер. Это как сон, который не помнишь, как будто ты съездил в какое-нибудь путешествие и потом напрочь забыл о нем. Значит, его просто не было.

– Ну да. Может быть.

– Обидно мне кажется.

– И все же, стало быть, мы оба удовлетворены должны быть, хы-хы. И я полетал перед смертью, и ты успел о ней подумать. Ха-ха-ха… гх-гх, – он поперхнулся от сильного ветра.

– Нет, это все не так вышло. Я, конечно, успел в полной мере осознать, что мне капец пришел, но все же жизнь после этого продолжилась. Ведь, как не крути, но раз я не умер сразу, то надежда на то, что я продолжу жить у меня вновь поселилась в сердце. И пока я вновь живу. Так что теперь мне перед смертью, опять надо успеть подумать. Осознать. Но боюсь, с такой силой шлепнусь об дно, что ни чего вообще не успею. Так что ты ко мне не подмазывайся. Тебе, суке ментовской, опять больше повезло, чем мне.

– Не выделывайся. Это тебе больше повезло. Ты же ведь полностью осознал, что тебе кранты. Это же не шутка была или что-то еще. Это же было совершенно искреннее чувство. И жив остался. А теперь мгновенно и без мук умрешь. Может даже тебе дважды повезет, и ты еще раз осознаешь свою гребаную смерть. Столь же откровенно. Раз ты два раза абсолютно серьезно от начала до конца прочувствовал момент смерти, то это, то же самое, как если б ты два раза умер. Такое знаешь, не каждому дается. Ха-ха-ха. Вот везунчик! Так что согласись, хоть в этом наши предпочтения оправдались, а?

– Да уж…, оправдались, ё-маё…

– Хотя во-второй раз тебе уже такого не удастся пережить.

– Почему это?

– Потому что теперь ты будешь все же надеяться, что это опять не конец, а такая же хуйня, как сейчас…

– Да уж…

– Зато теперь, ты можешь пожелать перед смертью еще чего-нибудь. Полета, например. Ха-ха… офигенного, абсолютно свободного полета!!!… – и он начал переворачиваться для скоростного паллета, головой вниз.

– Ладно, хватит уже про эти философские бредни о смерти. Во рту пересохло. Говорить уже мочи нету. Давай уж и правда ускоримся, – и я так же, как и он ловко перевернулся, вытянул руки вперед, и мы помчались на перегонки…

…время шло, дна не было видно, а жажда, голод и холод от непрекращающегося потока встречного воздуха, приносили все больше мучений. За ночь или вернее за часы беспокойного сна у Степана в глазу от этого ветра вскочил ячмень… Жуткая сухость во рту была очень мучительна, но когда стали высыхать глаза и веки при моргании сухо скребли о глазное яблоко, стало еще хуже… Примерно через 40—50 часов падения у Степана стали появляться признаки сумасшествия – он бредил и видимо видел галлюцинации. Мне трудно судить о себе, но возможно тоже происходило и со мной… После 70—80 часов полета, мы падали уже почти постоянно без сознания… Чтоб не потеряться вновь сцепились наручниками… Изредка, я приходил в себя. Степан уже не приходил… Последний раз, когда я очнулся, его кожа была уже темно-синего цвета.

18 минут до сверхновой…

Далеко не всегда,

когда новое светило загорается,

старые тоже остаются светить.

Иначе бы мы давно ослепли от света…

Закулисное помещение.

Агент Звезды, закинув ногу на ногу, развалилась в углу дивана и что-то говорит про очередной успех Звезды.

Сам Звезда медленно, с ленцой прохаживается из угла в угол. Налево-направо. От дивана к окну. И обратно. Не смотря на оптимистический и бодрый настрой Агента, сам Звезда выглядит несколько помятым и усталым. Этот концерт сильно его утомил. А ведь завтра еще два концерта. Уже который раз, он подумывал про себя завязать с гастрольной деятельностью, но банально нужны деньги.

Охранник стоит у двери. Прислушивается к звукам из наушника в левом ухе.

– Нам пора, – произносит он, – местная служба безопасности оттеснила фанатов. Расчистила проход.

Это напоминание о фанатах, вернуло Звезду из тех радужных просторов, что ему только что обрисовывала агент. Он вдруг схватился за голову и взъерошив волосы, воскликнул:

– О боже! Как жутко меня достали эти фанатки. Если б вы только знали.

Агент тихо хохотнула и указала на кучку мягких игрушек в углу комнаты.

– Звезда, ты мишек будешь забирать?

– А ну их в жопу… – Звезда махнул рукой. – Мне их девать уже некуда. Все в этом дерьме. Все фанаты – девчонки, и все суют эти, блин, игрушки. Почему девчонки дарят мне одни мягкие игрушки? Завалили просто. Не могут что ли, что-нибудь другое дарить, а?

Агент снова хохотнула.

– А что ж тут подаришь, Звезда? Ты сам подумай.

Звезда, натягивая куртку, задумчиво произнес:

– Да уж…

Постоял с минуту, отрешенно пялясь куда-то в угол и закончил:

– Тогда б лучше вообще ничего не дарили. Дибилизм, блять, какой-то…

Охранник переступил с ноги на ногу, слегка кашлянул и произнес:

– Это оттого, что в женщинах очень много животного начала… Животных инстинктов… Гораздо больше, чем даже в мужчинах.

Звезда и агент удивленно посмотрели на него.

– Это, что еще за взаимосвязь, между плюшевыми игрушками и животными инстинктами?

Охранник опять кашлянул и смущенно потоптался на месте.

– Связь короткая и простая. И говоря, что в них больше животного, я в первую очередь имею в виду их инстинкты и мироощущения. Ведь, все эти игрушки не просто игрушки. В данном случае это переносчики частичек девчачьей любви. Девочки-подростки мастурбируют этими мишками и зайками, а потом дарят их своему обожаемому кумиру. А затем они мастурбируют на своего обожаемого, уже с гораздо большим наслаждением, чем до этого. Так как считают, что теперь они, как бы прикоснулись этого обожаемого, как бы отдали ему свою частичку, а он как бы эту частичку взял. Это почти как магия…

– Ух, ты! – Агент ухмыльнулась, – смотри, как завернул.

Звезда поднял с пола одного игрушечного мишку. Быстро и порывисто понюхал.

– Да уж девчушки в этом смысле дают…

Агент в тон ему промолвила:

– Да, мы это умеем, – она вся расплылась в сладенькой улыбочке. И вдруг добавила:

– Тут ты, Охрана, пожалуй, прав. Я вот тоже в детстве баловалась игрушками. Правда, резиновой, а не плюшевой.

Ребята переглянулись.

– Чё прямо фалоиметатором, что ли? – оба заржали. – У мамы брала?

Агент Звезды, девчонка сильно бывалая, такими подъебками ее не смутить, потому она спокойно продолжает:

– Да нет, не фалоиметатором. Знаете, у многих подростков – это обычно в ванной происходит и тут я не исключение, – она опять заулыбалась, – была там у меня такая вот резиновая курочка… Папа подарил, когда я еще в садик ходила. Если б он знал, какую важную роль первооткрывателя, сыграет она в моей жизни.

– Курочка?

– Ну да, курочка. Жёлтенькая такая, с красненьким клювиком. Она так удачно была изогнута, что как раз совпадала своими резиновыми изгибами с… ээ… моими …с моей… с моим телом, в общем.

– Ха-ха-ха. Ты смотри, нашла-таки нужное слово. А я уж надеялся услышать словцо по интересней. – Звезда подмигнул охраннику.

Агент застенчиво заулыбалась, слегка потупив взор, как будто на мгновение погрузилась в приятные воспоминания. И молчала.

Ребята же ждали продолжения.

– И кому же ты ее подарила? Свою-то курочку? Кто этот счастливец?

Улыбка Агента тут же поникла.

– Никому я ее не подарила. Так и осталась она дома, когда я уехала в институт учиться. А потом, года через два, приехала к родителям на дачу и увидела ее там. Она лежала в грязи около собачьей будки. Теперь ею игрались щеночки – оттачивали на ней свои зубки… Эх черт, так мне тогда взгрустнулось!

– Ты поняла, как далеко в прошлом, остались те невинные игры с девичьим телом, в родительской ванной, – с грустью, в тон Агенту промурлыкал Охранник.

– И в какие необузданные, похотливые и даже немножко грязные игры, все превратилось теперь – в студенческой общаге политехнического института. – Закончил за ним Звезда и они вдвоем с Охранником заржали.